Потерянные Души - Страница 71

Стив обошел бар и приблизился к Энн сзади (Да, сзади, – тут же встрял внутренний голос, – я помню, как вам это нравилось, но было много других, очень даже приятных поз; но Стив приказал ему заткнуться). Она что-то сказала Терри, и тот глубокомысленно кивнул и взглянул на Стива поверх ее плеча, вопросительно приподняв бровь. Стив пожал плечами и протянул руку, чтобы прикоснуться к Энн.

В этот момент Ар-Джей приподнял голову и умиленно взглянул на них мутными глазами.

– Привет, Энн! – сказал он. – Привет, Стив! Вы теперь снова вместе или как?

Энн напряглась. Потом она резко обернулась, и мягкая золотисто-рыжая прядь хлестнула Стива по лицу. Их взгляды встретились, и на миг глаза Энн вспыхнули жгучим огнем. В этом огне были все ночи – все их ночи. Безумные, влажные от любви ночи, когда они не могли насытиться друг другом. Тихие ночи с пивом на крыльце в компании Духа, который всегда чувствовал, когда надо остаться сидеть за полночь, а когда надо уйти спать пораньше. Ночи, когда они просто лежали на кровати у Стива, в комнате, залитой лунным светом – тогда еще у него на стенах не было никаких разворотов из «Penthouse», – а за окном проходила жизнь, и им не было надобности бросаться за ней вдогонку, потому что они были вместе и этого было достаточно.

Все эти ночи и другие ночи на грани срыва, когда они говорили друг другу такие слова, которые потом не возьмешь назад, когда они даже не соображали, что они говорят.

– Я понимаю, куда уж мне конкурировать с выпивкой, – сказала она в одну из таких горьких ночей. А он ответил:

– Ну да, ты не столь хороша.

Но это было ничто…

Это было ничто по сравнению с той ночью, которую Стиву хотелось забыть, вычеркнуть из своей памяти навсегда, но которую он просто не мог забыть.

Когда он швырнул Энн на кровать и расстегнул молнию у себя на джинсах, он перестал быть Стивом Финном. Может быть, это была отговорка, но именно так он себя и чувствовал. То есть он себя не чувствовал – как будто это был вовсе не он, а кто-то другой. Он чувствовал Энн, как она извивалась под ним, пытаясь его оттолкнуть; но ощущение было каким-то чужим, отдаленным, будто все это происходило не с ним, будто он сидел в кинозале и смотрел на экран. На самом деле все, что было в ту ночь, было похоже на фильм; наверное, если бы он смотрел фильм про насилие и убийство, снятое очень реалистично, он испытывал бы такое же отвращение.

Стыд и страх от того, что он сделал, пришли только потом: когда он уже ехал домой и увидел у себя на руках отметины от зубов Энн. На глубоких отметинах под большим пальцем на правой руке выступили крошечные капельки крови. Что он с ней сделал такого, что она его так укусила?!

Возвращайся домой, – стучало у него в голове. – Возвращайся домой, к Духу. Возвращайся домой, и все будет хорошо. Он приехал домой. В тот вечер они почти не разговаривали, но Дух сидел со Стивом, пока тот не заснул.

Прошло две недели. Стив безумно скучал по Энн, тосковал без нее; он ее ненавидел; он представлял себе, как она самозабвенно отдается своему новому бой-френду. Он дважды звонил ей домой и вешал трубку. На третий раз он попал на ее отца. Он набрался храбрости и попросил ее к телефону. Стив рассудил, что она наверняка не рассказала отцу о том, что он с ней сделал. Но Саймон предельно сухо и кратко сказал ему, чтобы он больше сюда не звонил, и не пытался увидеться с Энн, и вообще даже близко к ней не подходил. Это пока только предупреждение, сказал Саймон. Но в следующий раз Стив так легко не отделается.

Спорить с Саймоном Брансби – все равно что сдавать экзамен по ницшеанской философии или органической химии после двух косяков самой убойной травы. Ты вообще ни во что не врубаешься: в чем есть смысл, а в чем – нету. Саймон пуляет в тебя словами с такой частотой, что ты просто не успеваешь понять, что он тебе говорит. Стиву пришлось повесить трубку.

После той ночи они с Энн не виделись. И вот вам, пожалуйста. Стив был изрядно возбужден и сильно пьян… и вот она, Энн. Пришла послушать, как они с Духом играют в «Священном тисе». А ведь буквально минут пять назад он хотел сделать себе татуировку – набить на руке ее имя.

Огонь в ее взгляде погас, и она улыбнулась – робко и настороженно.

– Привет, Стив. Как жизнь?

Стиву хотелось обнять ее, уткнуться лицом ей в грудь и плакать по всем потерянным ночам – даже по тем ночам, которые рвали им души в клочья. Ему хотелось облить ее лицо слезами, чтобы смыть эту якобы сияющую улыбку. Ему было больно смотреть, как она улыбается этой улыбкой, которую он так и не смог забыть. Ему было больно смотреть на ее губы, которые он целовал столько раз, – на губы, которые столько раз доводили его до запретной грани между безумием и восторгом. На эти предательские губы. На них, наверное, еще сохранились невидимые отпечатки от поцелуев того учителя из Коринфа? А Стиву хотелось, чтобы они принадлежали только ему… только ему, как это было раньше.

Ему хотелось схватить ее в охапку и целовать, целовать…

Но даже при том, что он сейчас был под кайфом и пьян, он не смог этого сделать. Если бы он это сделал, он бы выказал свою слабость. Свое отчаяние. Он бы стал извиняться, или разрыдался бы тут же, на месте, или еще что-нибудь в том же роде. Такая предельная открытость… без страха, что тебе сделают больно, без боязни показаться смешным… это было не для Стива. Вот Дух бы не стал стесняться своих чувств. Но темные глаза Стива прекрасно скрывали порывы его души, чего не умели светлые и прозрачные глаза Духа. Поэтому он лишь улыбнулся в ответ – так легко и небрежно, как только смог, – и протянул ей полупустую бутылку: