Потерянные Души - Страница 2

Молоха развернул шоколадку и засунул в рот чуть ли не всю плитку, продолжая при этом петь и оплевав всего Твига крошками шоколада.

– Дай мне тоже, – потребовал тот. Молоха достал изо рта обслюнявленную шоколадку и протянул ее Твигу. Твиг беспомощно рассмеялся, поджал губы и покачал головой, но потом все же сдался и слизал липкую сладкую пасту с пальцев Молохи.

– Презренные псы, – скривился Зиллах. Он был самым красивым из этой троицы, с гладким, идеальных пропорций лицом андрогина и сияющими глазами – зелеными, как последние капли шартреза на дне бутылки. Его можно было принять за красивую девушку, если бы не руки, которые выдавали, что он мужчина: большие, сильные руки в сплетении вен, выступавших под бледной, прозрачной кожей. Ногти у него были длинными и заостренными; волосы карамельного цвета были собраны в хвост и подвязаны шелковым алым шарфом. Несколько прядей волос выбились из-под шарфа и упали на его поразительное лицо, на ошеломляюще зеленые глаза. Зиллах был почти на полторы головы ниже Молохи и Твига, но его сдержанные ледяные манеры, величественная осанка и еще то, как с ним обходились его более рослые спутники, – все говорило о том, что он безоговорочный лидер в этой веселой троице.

Лица Молохи и Твига были как два наброска одного и того же лица, выполненных разными рисовальщиками: один использовал технику резких линий и острых углов, другой – мягких дуг и закругленных изгибов. У Молохи было лицо пухленького младенца, с большими круглыми глазами и толстыми влажными губами, которые он любил красить помадой ядовито-оранжевого оттенка. Лицо у Твига было резким и умным, с острыми, живыми глазами, которые, казалось, подмечали любое движение. Но они, эти двое, были одного роста и одной комплекции. Обычно они даже ходили в ногу – одинаковой нетвердой походкой:

Они радостно заулыбались, обнажив подточенные зубы, высокому парню в нацистской форме, который вырулил им навстречу. С такого расстояния их заточенные клыки были неразличимы – разве что они выделялись из-за коричневой шоколадной пленки, – но что-то, наверное, ленивая жажда крови у них в глазах, заставило парня свернуть с их пути и отправиться искать приключения куда-нибудь в другое место: туда, куда не пойдут вампиры.

Они пробрались на тротуар сквозь карнавальную толчею, чуть не снесли щит с плакатами «НА ВАШИХ ГЛАЗАХ МУЖИКИ ПРЕВРАТЯТСЯ В ЖЕНЩИН» с фотографиями блондинок с перезрелыми грудями и утомленными пресными лицами. Прошли мимо стойки с открытками, мимо стойки с футболками, мимо баров с прилавками прямо на улицу. Праздничные фейерверки окрасили небо пурпурным дымом, в воздухе пахло гарью, и спиртным перегаром, и речным туманом. Молоха положил голову на плечо Твигу и посмотрел в небеса. Отблески фейерверков слепили глаза.

Оставив за спиной бледные огни Бурбон-стрит, они свернули налево, на темную Конти, и вышли прямо на Шартрез. Очень скоро они набрели на крошечный барчик с цветными окнами-витражами, за которыми теплился дружелюбный свет. На вывеске над дверью было написано: У КРИСТИАНА. Поддерживая друг друга, вампиры ввалились внутрь.

Они были тут единственными посетителями, кроме тихой молоденькой девочки, сидевшей у барной стойки. Они уселись у стойки и достали вторую бутылку шартреза. Они разговаривали очень громко, потом взглянули на Кристиана и рассмеялись, пожав плечами. Его лоб был высоким и очень бледным, а ногти – почти такими же длинными и заостренными, как у Зиллаха.

– Может быть… – задумчиво протянул Молоха, а Твиг подсказал:

– Давайте спросим у него.

Они взглянули на Зиллаха, ища поддержки. Тот взглянул на Кристиана, приподнял тонкую бровь и еле заметно дернул плечом.

Никто не обращал внимания на девушку у бара, хотя она смотрела на них не отрываясь – глаза сверкали в мягком полумраке, влажные губы чуть приоткрылись.

Когда Кристиан принес им счет, Молоха достал из кармана монету. Но не отдал ее Кристиану, а просто поднял поближе к свету, чтобы Кристиан мог ее рассмотреть. Это был серебряный дублон, точно такой же, как и жестяные имитации, которые кидают в толпу на карнавальных шествиях Марди-Гра вместе с другими «сокровищами» – яркими бусинами, забавными игрушками, разноцветными карамельками. Только этот дублон был настоящий: тяжелый и очень старый. Кристиан не сумел разглядеть год на монете – она была вся истертая, поцарапанная и заляпанная липкими отпечатками пальцев Молохи. Но рисунок просматривался вполне четко: профиль красавца мужчины с капризными чувственными губами. Губами, которые были бы алыми, словно кровь, если бы не были выбиты на холодном серебре. Губами, прикушенными острыми клыками. Под профилем была надпись витиеватым декоративным шрифтом: БАХУС.

– Вы пришли… – выдавил Кристиан.

– С миром, – улыбнулся Молоха своей улыбкой, испачканной в шоколаде. Он поглядел на Зиллаха, и тот кивнул. Глядя Зиллаху в глаза и ни на мгновение не отрывая взгляда, Молоха поднял пустую зеленую с золотым бутылку из-под шартреза, разбил ее о край стола и провел острым, как лезвие бритвы, сколом по нежной коже у себя на правом запястье. Кожа разошлась неглубоким алым разрезом – почти непристойно ярким. По-прежнему улыбаясь. Молоха протянул Кристиану свое окровавленное запястье. Кристиан приник губами к разрезу, закрыл глаза и стал сосать, как младенец сосет молоко, впивая вкус райских садов в каплях шартреза, смешанных с кровью Молохи.

Пару секунд Твиг наблюдал – глаза темные, непроницаемые, лицо растерянное, почти смущенное. Потом он взял левую руку Молохи и вгрызся в кожу у него на запястье, кусая ее до крови.